Красное небо

В эпоху Чосона, где шелест шелковых ханбоков смешивался с шепотом конфуцианских свитков, Хон Чхон-ги бросила вызов вековым устоям. Её кисть, окунаясь в тушь, рождала пейзажи, от которых замирали даже строгие наставники Королевской академии художеств. Она вошла в историю не как «женщина среди мужчин», а как худзин — мастер, чьи свитки с пионами, будто живые, украсили покои самого принца. Но истинным шедевром стало её сердце, пленённое Ха Рамом — учёным, чьи глаза не видели красок, но чей ум проникал в суть вещей глубже зрячих. Их встреча случилась в библиотеке Чхунчугван, где Рам, пальцами скользя по рельефным текстам, искал разгадку звёздных карт. Чхон-ги, зарисовывая узоры на его нефритовой заколке, не заметила, как тушь растеклась по пергаменту, повторяя изгибы его профиля. «Вы рисуете тишину», — произнёс он вдруг, и она уронила кисть, поражённая. Слепота не помешала ему уловить, как её мазки замедлялись возле него, будто пытаясь удержать мимолётный свет. Теперь, тайком встречаясь у пруда с карпами-кои, они вели диалог двух вселенных: она объясняла оттенки заката через запах цветущей сливы, а он учил её «видеть» математику в крыльях цикад. Но когда слухи об их близости достигли ректора академии, Чхон-ги получила свиток с угрозами: «Женщина среди учёных — как журавль в курятнике. Улети, пока не отрубили крылья». На следующее утро она принесла в зал судеб чиновников картину — слепого дракона, обвивающего гору, чьи чешуйки сияли всеми цветами радуги. «Это ваш мир, — сказала она, бросая тушь на пол. — А мой — там, где даже незрячий видит истину». Рам, стоя в дверях, улыбнулся. В его руке был свиток с формулой, где любовь равнялась бесконечности.