Долг жизни

На краю крыши небоскрёба «Сапфир» в Стамбуле, где ветер с Мраморного моря запутывается в волосах шестнадцатилетней Доги, остановились часы. Точнее, часы Rolex её отца — адвоката-тяжеловеса Мехмета, чьи победы в судах над наркокартелями не смогли предотвратить главного поражения. Шесть лет назад, в день, когда торт с вишневой глазурью так и не был разрезан, его жена Лейла шагнула в пустоту из окна их пентхауса. Теперь Дога, в рваных кедах и куртке с символом анархии, кричит ему в лицо: «Ты заставил её лететь, как бумажный самолёт!». Мехмет, привыкший разгадывать лживые показания, молчит. Он не рассказывает дочери, как нашёл предсмертную записку с размазанными слезами: «Прости, я не смогла быть идеальной». Не говорит, что Лейла, бывшая балерина, десятилетие прятала диагноз биполярного расстройства за улыбками на благотворительных гала-ужинах. Вместо этого он дарит Доге дорогие часы — точную копию тех, что разбились вместе с матерью — и оплачивает её сессии у психолога, чей кабинет пахнет ладаном и ложной надеждой. Но Дога, чьи волосы выкрашены в цвет баклажана после побега из школы, видит правду в другом. В папке на его столе, где дело о коррупции в мэрии переплетено с фото её матери в клинике. В звонках от таинственной «Айше», чей голос звучит как скрип несмазанной двери. В ночи, когда она угнала его Mercedes, чтобы доехать до руин театра «Эфес» — места их последнего семейного фото. Их война достигает пика на мосту Босфор, где Дога, выскочив из такси, бросается к обрыву. Мехмет, преследуя её, сбивает уличного музыканта с сазом — звук удара сливается с воем сирен. «Ты убил его, как маму!» — вопит Дога, пока он, с окровавленными ладонями, пытается вытащить раненого из-под колес. Адвокат Элиф, его правая рука с татуировкой весов Фемиды на запястье, умоляет: «Раскрой ей дневники Лейлы». Но Мехмет, разглядывая треснувшее стекло Rolex, шепчет: «Лучше ненавидеть меня, чем сломаться, узнав правду».