Высший класс

В небоскрёбах Сеула, где стеклянные фасады отражают алмазный блеск статусов, живут те, для кого слово «невозможно» стёрто из лексикона. Это мир джагучын — «львов» южнокорейской элиты, чьи семьи правят чеболами, медиаимпериями и тенями в коридорах «Синего дома». Их жизнь — роскошный марафон с правилами, где провал означает не потерю денег, а исчезновение из социального генома. Возьмите Ли Соён, наследницу конгломерата «Ханул», чей брак с сыном министра юстиции был расписан алгоритмами Tinder для миллиардеров. Её Instagram пестрит фото с лаунж-вечеринок в подземных бункерах Каннама, где шампанское Armand de Brignac разливают в хрусталь времен династии Чосон, а гости обсуждают слияния компаний между затяжками кальяна с золотой пылью. Но за этим фасадом — ночные звонки от шантажистов, готовых раскрыть её тайный роман с главой конкурирующего фонда, и GPS-трекеры в туфлях Christian Louboutin, вшитые матерью «для безопасности». Или Чан Минхо — продюсера K-pop, чьи протеже платят за славу ломкой психики. Его вилла на острове Чеджу с подземным концертным залом стала ловушкой: здесь исчезли два стажёра из малой группы после утечки демо-трека. Полиция закрыла дело, найдя в их телефонах записи «добровольного» участия в ритуале кут с инвеститорами из Саудовской Аравии. Эти 0,1% живут по законам балли — игры, где ставки включают не только состояния, но и души. Когда Пак Джинсоль, дочь владельца крупнейшей криптобиржи, выбросилась из пентхауса в районе Тханхык, её смерть списали на «депрессию». Но в даркнете гуляет видео: за час до падения она получила посылку с куклой хванхап — традиционным символом проклятия — в платье, испещрённом бинарным кодом. Здесь даже воздух пропитан конкуренцией: дети учат AI-этикет с трёх лет, разводы оформляют через блокчейн, а смерть — единственное, что нельзя купить за вон, доллар или лояльность режиму.