Осенняя баллада

В позолоченных покоях императорской резиденции, где шелковые занавеси шептали сплетни веков, Цю Янь росла как диковинный цветок в саду из льда. Юная наследница клана Сяо, облачённая в парчу с вышитыми журавлями, с детства научилась прятать ушибы души за улыбкой, отточенной перед зеркалами из черного обсидиана. Её комната, украшенная свитками с поэзией Ли Бо, пахла пионами и одиночеством — ведь даже слуги крестились при её появлении, шепча о «проклятой крови». Она, чей ум оттачивался на страницах «Искусства войны», давно отвергла надежду на семейную любовь. «Зачем им дочь, рождённая от наложницы?» — спрашивала она себя, разглядывая в веере из слоновой кости отражение матери, казнённой за колдовство. Но в ночи, когда лунный свет превращал дворец в лабиринт теней, Цю Янь заключала пари с самой судьбой: найти союзника, чья душа загорится в унисон с её собственным пламенем. Судьба ответила ей насмешкой в лице князя Лян И — человека, чьи глаза напоминали озёра Тибета: холодные, бездонные и хранящие тайну тысячелетних льдов. Их столкновение произошло во время «Праздника фонарей», когда Цю Янь, преследуя вора, укравшего нефритовый гребень её покойной матери, ворвалась в подземный зал «Девяти Змеев». Там, среди дымящихся чаш с опиумом и карт запретных торговых путей, князь держал в руках тот самый гребень, а на его запястье алел шрам в форме иероглифа «предательство». Испытания пришли неожиданно: яд в чаше для чайной церемонии, шифрованные письма с угрозами на лепестках хризантем, ночные визиты таинственных «монахов» с клинками вместо посохов. Раскрывая заговор вокруг исчезновения наследника трона, Цю Янь обнаружила, что Лян И — не просто безмолвный стратег. Его пальцы, обжигающие кожу как угли, умели развязывать узлы на её корсете быстрее, чем она успевала произнести «бесстыдник». А его губы, произносившие цитаты из «Дао Дэ Цзин», пахли гранатом и ложью. Смущение охватило её, когда во время погони по крышам Поднебесной она вдруг осознала, как дрожь в коленях при его прикосновении перерастает в бурю внизу живота. «Это ци переполняет меридианы», — пыталась убедить себя Цю Янь, хотя трактаты по медицине молчали о жгучей влаге между бёдер при виде чьей-то голой спины, израненной бичами. Но князь, чья постель, по слухам, видела больше тел, чем поле битвы при Чанпине, внезапно стал отступать. Его подарок — пара голубых сорок в позолоченной клетке — прибыл с запиской: «Свобода опаснее неволи. Спроси свою кормилицу о дне твоего рождения». Лишь тогда Цю Янь поняла: игра в кошки-мышки превратилась в танец мечей, где ставка — не трон, а право назвать желание своим именем.